Кольцо с изумрудом - Страница 31

Поэтому, когда из многих своих учеников он выбрал именно ее, Элизабет испытала особое чувство гордости и одновременно ответственность и стыд. Ведь она обманывает маэстро. Он думает, что имеет дело с французским художником Филиппом – приятным молодым человеком, обладающим большим талантом, но не имевшим ни гроша за душой. Однако это все обман. Одна только маска, видимость. Она одета как мужчина, ведет себя как мужчина, но остается-то по-прежнему женщиной.

– Филипп! Он уже идет! – раздался снизу взволнованный крик.

Голова Пико опять показалась и скрылась. Он уже тащил к лесам стремянку.

– Терпеть не могу таскать тяжести, – нервно заметил юноша.

– Да не волнуйся! У меня все готово к приходу маэстро, – спокойно откликнулся Филипп.

– Но он не один! С ним его сиятельство!

Элизабет быстро перекатилась по лесам и начала спускаться по стремянке.

– Джованни? Вместе с маэстро? – переспросила Элизабет.

Это в корне меняло дело. Джованни Медичи редко появлялся на людях. Значит, этот визит является важным для Микеланджело, раз он сумел вытащить сюда его сиятельство. Она быстро взглянула еще раз на фреску и помолилась про себя, чтобы картина понравилась всемогущему властителю Флоренции.

– Пико! Помоги мне! – Элизабет стала оттаскивать стремянку. – Надо задвинуть их в угол!

Два года назад, когда они с Пико начали работать над фресками, им пришлось в первый раз передвигать громоздкие леса. После этого она долго ломала голову над тем, что можно придумать, чтобы облегчить это занятие. Поскольку по физической силе она несравнимо уступала другим подмастерьям, ей пришлось использовать то преимущество, что имелось у нее – практичный склад ума и склонность к изобретательству. После некоторых усилий ей удалось придумать такую конструкцию, что позволяла бы затрачивать им с Пико минимум сил. Слава богу, что Микеланджело очень ценил в учениках сообразительность и полностью одобрил ее идею.

Двери с треском распахнулись, и двое подмастерьев замерли на месте. В помещение вошли маэстро и Джованни Медичи. По пятам за ними следовала целая свита придворных его сиятельства.

Элизабет в изумлении огляделась. В помещении как-то вдруг стало тесно. В одно короткое мгновение зала заполнилась людьми. Все принялись рассматривать новые работы маэстро.

Сквозь не застекленные еще окна капеллы лились яркие лучи солнечного света, освещавшие расположенную в центре помещения ротонду. Ее окружала изящная кружная колоннада. Высокие тонкие колонны устремлялись ввысь, где закруглялись и сплетались в красивые арки, напоминавшие переплетение ивовых ветвей. Пилястры колонн были украшены рельефным скульптурным орнаментом – работа Пико – с изображением корзин с цветами и фруктами.

И на потолке надо всем этим, на фоне безоблачного неба, насыщенного такой невероятной синевой, что она казалась почти ощутимой, сияли и лучились благодатным светом ангельские лики.

Монсеньор Медичи смотрел вверх, завороженный необыкновенными небесными ангелами, изображенными столь реалистично, что, казалось, вот-вот один из них сойдет со стены и окажется среди них.

– Микеланджело! Мой друг! Как это возможно? Какое воображение, какое мастерство! Необыкновенно! – Голос владыки Флоренции замер в восхищении перед непревзойденным чудом гения художника.

Маэстро постарался скрыть довольную улыбку.

– О, достопочтеннейший! – Микеланджело обернулся и поискал глазами учеников. Пико и Филипп скромно стояли в затененном уголке за лесами. – Мы всего лишь выполнили вашу просьбу.

– Верно. Но выполнили с необычайным мастерством! Какой цвет, композиция, пропорции! – Могущественный флорентиец поднял руку и указал вверх. – Вот! Взгляните на это лицо. Эти глаза заглядывают вам прямо в душу. А как выписаны руки, поднятые вверх. Нет, это необыкновенно. Единственное, с чем это сравнимо, – только с вашими же фресками в Риме.

Микеланджело поднял голову и стал критически рассматривать потолочную роспись. Элизабет затаила дыхание, пока он оценивающе разглядывал ее работу.

– Мой друг, скромный мастер, который создал это творение, наверняка польщен вашими словами. Ибо фреска эта расписана не мной, а моим учеником. Он очень молод и исключительно талантлив. Я говорил вам уже о его работах и раньше… но сейчас, если позволите, воспользуюсь случаем его представить. Вон он стоит в тени в уголке. – Маэстро оглянулся. – Филипп, мой мальчик, поди сюда.

Элизабет испытала необычайное волнение. Да, проработав эти четыре года под искусным руководством, она много узнала не только об искусстве, но и о себе. Она знала теперь наверняка, что у нее особый талант и особый, только ей присущий, стиль живописи. Она видела в окружающих ее людях или предметах не только их внешнюю оболочку, но могла проникнуть в самую суть. И у нее был бесценный дар передать это свое видение, переложить с помощью кисти на холст или на фреску испытываемые ею чувства и настроения. Смех или слезы, радость или горе, самые различные состояния человеческой души – все это удавалось ей запечатлеть и выразить своим искусством. Простодушие или хитрость, гнев или жадность, неземная улыбка или вполне земные радости – все было доступно ее кисти, все выглядело живо, естественно, реалистично. Но никогда вплоть до сегодняшнего дня ей еще не доводилось услышать вслух признания ее таланта со стороны ценителей, тем более таких, каким слыл тот, кто стоял сейчас рядом с маэстро внутри новой капеллы.

Волнуясь, на негнущихся ногах, Элизабет вошла в ротонду и приблизилась к группе стоящих там людей. Остановившись около маэстро и Джованни, она преклонила одно колено, чтобы поцеловать руку его сиятельства.