Кольцо с изумрудом - Страница 6

– Ох, да знаю я эту песню: женщины – это жертвы, женщины – это слабые птички, за которыми охотятся мужчины. И в результате дамы падают, как подстреленные голуби, в лапы юных переростков, помешанных на любовной охоте. Но ко мне все это не имеет ни малейшего отношения, – твердо сказала она. – А что касается картины, то я сказала герцогу, что некий мастер – благородный дворянин, но калека – болен проказой, а потому живет вдали от света и ни с кем не встречается. – Элизабет сняла рабочий фартук и убрала его в сундук. – Так что у него не было причин для ревности.

Про себя Элизабет втайне надеялась, что ее дорожка больше не пересечется с назойливым французским дворянином. Переживая всей душой из-за болезни сестры, она была совершенно не в настроении терпеть своего постоянного ухажера.

– Папа хочет тебя видеть. – Голосок младшей из сестер немедленно привлек к себя внимание Элизабет и Мэри, и они одновременно обернулись к ней.

– Отец? Интересно, зачем я ему могла понадобиться? – Сколько Элизабет себя помнила, отец всегда держал ее на определенной дистанции, и, даже когда они находились в одном доме, его общение с ней было отстраненным и формальным. С того момента, как она приехала сюда, на север Франции, он ни разу не встречался с ней лично – она видела его лишь издали.

– Скажу зачем, если дашь золотой, – хитрющая Анни была ко всему прочему корыстолюбива.

– Ну уж нет, негодница! – Глаза Элизабет насмешливо заблестели.

– Тогда я сама его добуду! – С этими словами ловкая девчонка схватила пару кистей, до которых смогла дотянуться, и змейкой юркнула из шатра.

Элизабет, сообразив, чем это может обернуться для нее, бросилась вдогонку.

– Ах ты злодейка!

Выскочив из шатра на ослепительное послеполуденное солнце, она не обнаружила следов девчонки. Та как будто испарилась.

Элизабет осмотрелась. Вокруг кипела жизнь, кого только не было поблизости: воины и слуги, оруженосцы, грумы, роскошно одетые дворяне, нищие и бедняки. Казалось, сам воздух вокруг был насыщен движением: медленные скрипучие крестьянские телеги, пышный выезд какого-то вельможи, играющие мальчишки, ищущие пропитания собаки. Золотая парча шатров отражала солнечные лучи, создавая впечатление, что небесный свод привязан к земле тысячами светящихся золотых нитей. Элизабет отметила про себя этот штрих, который мог пригодиться в будущей работе.

– Должен признаться, милая леди, что я оскорблен!

В мужском голосе улавливалась легкая картавость шотландского акцента. Неужели… Элизабет медленно повернулась в сторону говорившего. Да, это он – доблестный рыцарь-гигант, победитель королевского турнира. Он стоял совсем рядом, спокойный пристальный взгляд ярко-голубых глаз был устремлен прямо на нее.

Эмрис был ошеломлен. Она оказалась еще красивее, чем показалась ему на первый взгляд. Когда вчера он заметил ее на трибунах, его заинтриговала ее спокойная манера держаться, спокойный, уверенный взгляд. Но сейчас он был захвачен врасплох, увидев так близко от себя ее лицо, озаренное солнечным светом, пухлые губы, невероятные черные глаза, обрамленные блестящими длинными ресницами. Те самые глаза, что привлекли его внимание вчера.

– Меня зовут Эмрис Макферсон. А каково ваше имя, миледи?

– А почему вы сказали, что оскорблены? – пока Элизабет произносила вслух эти слова, голова ее была занята совсем другим. На нем был килт – клетчатая шотландская юбка! Непременно следует сделать портрет горца в национальном костюме. Такой живописный образ просто грех упустить!

Эмрис улыбнулся, и сердце Элизабет почему-то дрогнуло в ответ.

– Мне кажется, эта суета вокруг занимает вас гораздо больше, чем рыцари на турнире.

Эмрис посторонился, пропуская запряженную повозку, и оказался вплотную прижатым к ней.

Она не отстранилась, отметил он про себя. Разве только легкий румянец выдавал ее смущение. Девушка отвела глаза и принялась еще усерднее разглядывать толпу вокруг, в то время как Эмрис неспешно обозревал гораздо более интересную картину. Волосы красавицы были упрятаны под накидку, но по выбившейся на лоб пряди легко догадаться, что черные. Одета она небрежно – завязки у горла распущены, и можно увидеть совсем маленький, но соблазнительный кусочек нежной девичьей кожи. В целом хотя одета как служанка, но ведет себя и держится как знатная леди. Губы… Эмрис позволил себе еще разок внимательней рассмотреть губы. Пухлые, чувственные, ждущие.

– Вы блестяще выступили на турнире, – заметила Элизабет, прерывая его приятные наблюдения.

– О! Блестящими были прежде всего трибуны, где сидел весь цвет королевского двора.

– Да? А мне показалось, что публика как-то вяло вас приветствовала, – сказала Элизабет, желая подколоть его. – Не так, как вы того заслуживали.

Эмрис усмехнулся. Он-то считал, что французы, и в особенности француженки, реагировали на него, пожалуй, с излишним возбуждением.

– Могу ли я из этого заключить, что вы сами находитесь под большим впечатлением?

– Впечатлением? От них? Нет, мне не нравится, когда публика…

Эмрис с досадой прервал ее:

– Я не о публике. Пытаюсь повернуть разговор к моей собственной персоне.

Элизабет бросила на него оценивающий взгляд.

– А вы сами весьма высокого о себе мнения?

Эмрис в ответ расхохотался. О, нет! Увольте. Отвечать на такие вопросы – это ставить себя под удар. Продолжая разглядывать девушку, он пытался вспомнить, встречались ли они раньше. Нет, он совершенно уверен, что нет. Она не просто красивая, но особенная, не похожая на других. Что-то в ней есть необычное: в посадке головы, во взгляде блестящих черных глаз, в живости поведения.